Западные врата
офф: сразу гомен за задержку, очень учится затянуло и т.п.)
Слава богу Лейтенант не разогнался на все свои сколько-то там и Саката держался, хоть и позади, но не отставал. Километры, мелькали, пейзаж постепенно становился все красочнее, ведь шинигами третьего отряда приближались к центру Сообщества Душ, полном садов, парков, и всяких других вкусностей и красивостей.
Тело офицера нисколько не давило плечо седовласого офицера, ведь со своей жизни в Руконгае, да и в академии - он привык таскать тяжелые вещи, что позволяло ему легко орудовать огромной катаной, висевшей за его спиной. Она же и была, пожалуй единственной, кто догадывался, какие тараканы ползают в голове у этого офицера. Ведь даже человек, называющий себя другом Гинтоки - на самом деле его знал не слишком хорошо. Да они много проводили времени вместе, как и положено друзьям. Правда те, кто находились рядом могли наблюдать лишь как эти двое ругаются и дерутся, на чем свет стоит, но это уже не суть, особенности дружбы, так сказать. Дело в том, что Готей 13 - прежде всего военная организация, в которой простая личность, если она не является капитаном или же хотябы лейтенантом, то ничего не значит, и считается не более чем фигурой для размена, пусть и очень хорошей, как, допустим, офицеры из одиннадцатого отряда, соперничать с которыми по силе, могут разве что лейтенанты.
От подобных рассуждений о силе кого-то там, на душе стало кисло. Остановившись, после очередного шага, молодой, с виду, человек, поправил тельце на своем плече, и продолжил двигаться в сторону, с каждой вспышкой, приближающихся стен Сейрейтея.
Киру, он догнал лишь тогда, когда тот остановился неподалеку от ворот. Вместе они встретили стража, перекинувшись дежурными фразами по уставу, и тому подобным, после чего, сославшись на раненного, поспешили дальше. Теперь их сандалии шлепали по камням, а эхо от шагов разлеталось вокруг, постепенно растворяясь и теряясь где-то в темных проулках и таких же небесах. Теперь оба шли не спеша и в освещенной зоне, так, что бы шныряющие вокруг патрули, если приблизились, могли сами убедиться что идут Кира-фукутайчо и его подчиненный с раненым.
После гонки до Сейрейтея, лейтенант, убедился, что больному не стало хуже, и решил заговорить. Конечно о вопросе, что же получила Хейджин в послании, думал и Саката.
- Не думаю. Все же это дело касается и нас. Были бы вайзарды, то она шепнула бы вам пару словечек - Задумчиво протянул офицер, поворачиваясь к Изуру. Так как тут не было никого, кроме них двоих, Гинтоки чувствовал себя более свободно, ведь того же Киру он знал с тех пор, как того перевели из четвертого отряда к ним, и как и все в санбантае, испытывал искреннее уважение к этому блондину. - Знаете что - Приложив свободную руку к краю губ, закрывая их от невольных зрителей, заговорщицким шепотом начал сансеки - Мне кажется, что парень Хейджин-фукутайчо, отказался вести ее на новый фильм с Джеки*. А ведь говорят, что он потрясный. Может он сводит меня? Может, если я дам ему триста йен, он сводит меня, а? В кондитерских кинотеатров шика~арное парфе. - Мысль вылилась рекой, учитывая то, насколько молчаливым он был в Руконгае.
И вот они дошли до места назначения, Изуру тут же шагнул вперед, открывая офицеру дверь, в которую Гинтоки и вошел. На него тут же налетела кучка что-то жужжащих медиков, которых мог понять, наверное только лейтенант. Они стащили Макьо с плеча седовласого шинигами и утащили на носилках, послушно выслушав, что им рассказал Кира. Оба шинигами остались предоставленные сами себе.
- Кира-сан, что дальше? - не по форме обратился к начальству, Саката. Работа была сделана, и по идее они должны оставаться в запасе. Так что, пока нет сигнала тревоги, призывающего их на службу, они от нее свободны. То есть началось внерабочее время, и все, ему сопутствующее.
Штаб-квартира 3-го отряда
* - Китайский актер Джеки Чан.(конечно фильм, который с ним вышел, вроде бы не фонтан, но он очень популярен у Японцев(актер и все его творчество, удачное и нет))

Отредактировано Sakata Gintoki (2010-11-08 16:24:35)

Кира Изуру

В больнице пахло с давних пор знакомыми запахами. Почему-то он вспоминал об этом именно сейчас - будучи лейтенантом третьего отряда и чувствуя боль в руках. Глядя на них, Изуру думал, что, наверное, уже не может быть полноценным доктором. Проблема ли в отсутствии практики или в чём-то другом, изменившемся где-то глубоко внутри, шинигами не знал. И откровенно говоря, не хотел задумываться. Это всегда приводило его мысли в печальную спираль, концом которой было его собственное бессилие. Он столько всего не смог, настолько не хватило сил, внимание, сообразительности, воли...
Изуру тяжело вздохнул и слабо улыбнулся, в ответ на неожиданный словесный поток, который вырвался из Гинтоки. Беспокойство отпустило и все вдруг стало привычным и нормальным - запах больницы, стерильный пол и с заговорческим видом смотрящий на него третий офицер. Ещё недавно он был сильно дезориентирован - вайзарды, которые то становились союзниками, то врагами, то интересными и адекватными собеседниками, едва ли не товарищами, сообщение, полученное Хэй, конвой, раненный офицер - всё это путалось в голове Изуру, не давая никакой возможности, уцепиться и обрести какую-то почву под ногами. Саката разорвал цепь угнетающих событий, пусть на взгляд Киры, откровенно бредовым, но забавным монологом. За это Изуру ему был невероятно благодарен.
- Не думаю, что это так, - Кира скашлянул подступающий к горлу немного нервный, но смех. Было немного стыдно за этот порыв. В конце концов, у Хэйджин действительно могло произойти что-нибудь страшное. - Ты же знаешь, Саката, что Сенкаймон сейчас закрыт. К тому же... - Кира не любил распространять какие-то слухи, поэтому чувствовал себя очень неуверенно, обсуждая личную жизнь старшего офицерского состава, и всё-таки эта тема по-своему расслабляла. - Хэйджин всё это время находилась в Генсее. Она наверняка уже посмотрела этот фильм.

Он был уверен, что Баяном все будет в порядке, так же как и не сомневался в том, что с окончанием ночи решится большинство проблем. Это было что-то сродни с детской убежденностью - "утро вечера мудренее". И, правда - зачем стараться что-то сделать, не имея приказа, не зная положения вещей? Самодеятельность обычно либо строго наказывается, либо оканчивается летальным исходом. Именно об этом он и подумал, размышляя над ответом Гинтоки, прежде чем прикрыть глаза, на секунду отрешаясь от окружающего мира.
Атмосфера четвертого отряда успокаивала сама по себе. Это было привычно и приятно - запах лекарств и дезинфицирующих средств, четкая и слаженная работа персонала, легкая суета, даже привычные крики Иемуры-сан. Боль в руках понемногу затихала и уходила, если он не шевелил ими. Как же он устал за сегодняшний день. И правда - война это дело утомительное. Кира даже начал дремать, думая  о том, что нужно сказать Саката о том, что они возвращаются в отряд, когда услышал прямо над собой голос Иемуры. Теперь причин держать рядом с собой Гинтоки не было. Кира печально посмотрел на своего офицера.
- Саката, возвращайся в отряд, - неумолимо клонило в сон, что было вполне логично после травмы и затрат духовной силы на лечение, ведь именно во сне силы восстанавливаются лучше всего, - Спасибо... за твои слова и то, что был со мной, но больше не нужно. До встречи.
- Иемура-сан, - легкий поклон головы. Этот блондин был нервным, крикливым и обидчивым. Притом, что сам правила вежливости соблюдал редко. Молодого Киру это в каком-то смысле раздражало, нынешнему было все равно. - Как видите, - он повернул ладони кверху, чтобы показать их доктору, но с удивлением отметил, что повреждения за период его полудремы уже стали затягиваться и не причиняли уже такой боли. Теперь от медика не требовалась минимальный помощь, перевязка и сон окончательно поправят дело. Кира поднялся со своего места и поклонился.
- Спасибо большое, - проговорил Изуру, как только всё закончилось. - Раненного офицера одиннадцатого отряда уже унесла бригада медиков. Вы обяжете, если проследите за их работой, - еще один поклон, теперь на прощание. Задерживаться в госпитале и отнимать у других время, когда твои раны смехотворны, по сравнению с другими от считал бесчестным и не желал приносить проблемы.

-------> казармы третьего отряда.

Отредактировано Шинигами Готея-13 (2010-10-23 14:32:04)

------------------------> Четвёртый отряд | Палата Хирако Шиндзи

По оставленной за спиной палате плясали длинные тени - она уходила. Слов больше не осталось, кроме тех, что в вопросах, но отвечать на них сейчас - нет сил. Ни у нее, ни у того, кто был другом и соратником, а стал? Троянские кони и данайцы несут в себе слишком много подвохов, чтобы верить им слепо и принимать дары с раскрытыми объятьями. Женщина обернулась в коридоре и кивнула, словно в прощании, которое не было таковым. Хирако Синдзи. Просто еще одно имя, просто еще один бывший друг. На своем веку она проводила многих, но это не повод постоянно оборачиваться и жить прошлым, ведь жизнь - это вечное течение. Поэтому она уходит, закрывая за собой дверь, словно оставляет за своей спиной не мужчину с волосами цвета восходящего солнца, а свое прошлое.
А в коридорах главного строения светло и пахнет чистотой, и свежезаваренным чаем из трав. Душица, чабрец, кипрея... Хочется остановиться в коридоре на пороге чистой и пустой палаты, смотря как сквозь раздвинутые седзё пробирается в помещение новые день, погреть руки в солнечных лучах... Капитан задерживается лишь на несколько минут - перебросится несколькими фразами с ночными дежурными, улыбнуться, приободрить - и идет дальше. Новый день - новые проблемы, а старых забот все равно полон рот.
Между темных бровей пролегает неглубокая складка. Принесенные с бабочкой вести были тревожными. Чужая, слишком скорая смерть - глупой и напрасной. А погибший офицер - слишком молодым... Она качнула головой и решительно направилась в главную комнату штаба, где спокойным, ровным огоньком горела рейацу ее лейтенанта. Она не хотела проводить осмотр в одиночестве, хоть это было и эгоистично. Так будет лучше, а девочке-лейтенанту давно пора взрослеть и перестать на нее оглядываться на каждом шагу. На губах мимолетно скользит улыбка - дети должны расти...
Чужая, яркая и неудержимая рейацу врывается в сонное спокойствие мирного утра. Она похожа на степной пожар - такая же стремительная, неизбежная, разрушительная. Пропахшая кровью, пылью, чужими слезами. Она - сама война. И приходит так же как и она, не спрашивая и не жалея. Никого. Тонкие губы поджимаются в твердую линию. Унохана разворачивается в противоположную своему маршруту сторону и идет на задний двор - встречать.
Крики, шум, страх. Когда дверь с жалобным скрипом падает ей на встречу, женщина улыбается и не двигается с места, спокойно взирая на нарушителей покоя ее маленького заповедного уголка. Яркий солнечный свет бьет в глаза, освещая спину ее визитера и его спутницы. О, он огромен. Есть притча, в которой крокодил проглотил солнце. Глядя на капитана одиннадцатого отряда, Унохана думает о том, что он вполне способен бросить вызов светилу. Лишь потому, что это будет интересный бой... Женщина щурится, словно старая кошка, а потом опускает глаза долу. Для того чтобы поднять их, не мигая, ровно и внимательно смотря прямо в глаза вошедшим.
- Капитан Зараки Кенпачи, - темная голова склоняется набок в ожидании, но не в приветствии, - Лейтенант Кусаджишин Ячиру. Я знаю, что вчера вы были ранены в битве, но отказались от помощи... Рада видеть вас в добром здравии, - в синем взгляде стынет вода осенних озер. Она никогда не примет образ и принцип жизни этого шинигами. - Могу я узнать, что привело вас в мой отряд?

Мирная жизнь это раннее утро в выпавшей росе, пении птиц, улыбках спешащих на работу. Это подметающие чистые плитки рядовые и переговаривающие на посте патрульные. Это свежая зелень травы под окнами и скрип седзё, что впускают в палаты бодрящий прохладный воздух. Это горячий чай в глиняных чашках. Это спокойствие на сердце.
Но пришедший мужчина был войной. Она шла вместе с ним под руку, словно верная жена. Висела на шее гулящей девкой. Обнимала как продажная женщина из кварталов Красных Фонарей. Он весь пропах войной - ее горелым запахом с привкусом тлена. И он принес этот запах в ее вотчину.
Унохана молчала - в ее ровном взгляде не было ничего - привязанности, недовольства, неприязни или симпатии. Улыбка на нежных губах тоже молчала - секреты этой женщины были подвластны ей одной. Потому что ее задачей всегда было помогать другим и решать чужие проблемы, а не омрачнять их собственными.

- Боюсь, я не могу пустить вас в палаты, Зараки-тайчо, - она томно опустила ресницы, прикрывая глаза, а когда подняла их снова, ее взгляд был холоден и тверд, словно вековой камень, - Пациентам для выздоровления нужен покой и отдых, а Хирако-сан сейчас не может принимать посетителей.
Унохана все так же улыбается и не двигается с места - она стоит ровно на проходе, так что обойти не возможно. Но с другой стороны, не все столь воспитаны, что пользуются дверями...

Легкий наклон головы - от ее взгляда не укрылись ни бинты, ни кровяные пятна на них. Насколько серьезно он ранен? Не имеет такого уж сильного значения... Духовное тело отличается от обычного, и получить смертельное ранение очень сложно. Жизненная сила шинигами измеряется количеством рейацу. Все зависит только от нее. И еще немного от желания - жить дальше. Умирают те, у кого больше нет желания жить: уставшие, отчаявшиеся, сомневающиеся... имеющие раны не на теле, но на сердце... Унохана смотрит на Зараки, на полнящиеся злой силой глаза, на поедающую рейацу повязку, на грубый оскал. Она думает о том, что обладающий такой духовной силой все равно, что бессмертен. Она думает о том, что того дня, когда этот мужчина захочет умереть просто не настанет.
- Пойдемте со мной, Зараки-тайчо, - она разворачивается боком, чтобы пройти в приемный покой, где есть все необходимое для оказания первой помощи, - Я сменю бинты на ваших ранах.

В природе, животные всегда полагаются на свое чутье. Запах имеет большое значение - он привлекает или предупреждает, отвращает...
Если бы люди были животными, они бы не ходили в больницы - резкий запах бы отпугивал их. Но с разумом приходит способность управлять собственными инстинктами. Чем выше интеллект, тем слабее голос инстинктов. Иметь осознанный выбор вместо слепого зова собственной природы - кто-то бы назвал это эволюцией. Унохана Рецу считала это ущербом. Хотя бы потому, что не имея разума, животные куда мудрее тех, кто называет себя высшим звеном эволюции. Животные не ведут войн и не убивают себе подобных только для развлечения, им не ведома скука, им не ведомо веселье. Они чистая жизнь. А шинигами... Они как люди, даже хуже. Не знающие страха смерти, они приобретают чувство безнаказанности и перестают ценить жизнь совсем. И живое доказательство сейчас стоит перед ней, скаля белые зубы в доброжелательной ухмылке.
Зараки Кенпачи многие считали животным. Считала и она. Но в отличии  от остальных не видела в этом ничего дурного - просто он был честнее многих. Неудивительно, что такой факт вызывал у этих многих раздражение.

-  Удивительно, но эти полоски ткани спасли уже не одну жизнь, - она чуть качает головой прежде чем приступить к делу и дивиться про себя о том, что Кенпачи последовал ее совету, хоть она и не рассчитывала на его исполнение.
В приемной палате пахло чистотой и лекарствами. Черноволосая женщина с почти задумчивым выражением лица перебирала какие-то травы, растирая их ступке. Молча и почти не глядя на сидящего на кушетке мужчину. Небольшие ладони с аккуратными пальцами ловко залили получившуюся смесь кипятком, и комната наполнилась резким неприятным запахом.
- Зараки-тайчо, - она стряхнула с пальцев капли отвара и положила в чашу чистые бинты, давая им пропитаться, - вы хотели встретится потом с Хирако-саном. Но боюсь, это будет невозможно. Дело в том, что как только он придет в себя, я передам его в распоряжение Специальных Сил.

Пар над чашей поднимается кольцами к высокому потолку, теряясь в переплетениях деревянных балок. Теплая вода пахнет травами - приятный аромат. Мирный, умиротворяющий. Напоминает жаркие летние дни, когда небо высокое и чистое, пронзительно-голубого цвета. Когда воздух наполнен пряным запахом цветущих цветов и прогретой солнцем земли. Ей нравился запах трав, так же как нравился свежий чай или закат. Ей всегда нравились простые вещи. Ей нравилось ощущение гармонии, которые дарили они, из безыскусность, чистота и искренность. В простых вещах нет двойного дна и скрытого контекста. Смерть тоже была простой вещью. Она просто есть и таково само мироздание.

- Вы считаете, что избежать смерти - это потерпеть неудачу? - спрашивает она смотря внимательными синими глазами на иссеченное шрамами тело Кенпачи, на едва затянувшиеся раны и еще раскрытые, кровоточащие. Маленькой ложечкой она набирает целебную мазь, которую накладывает на пропитанные лечебными травами бинты и прижимает их к ранам, быстро и ловко затягивая повязку - туго, прижимая края ран, но не перекрывая кровотока. Унохана не пользуется Кидо - лечение им предназначено для исцеления тела, куда сможет вернуться душа, но раны этого тела - это раны души этого шинигами. Это тело будет страдать, как страдает его меч до тех пор, пока не исцелиться живущая в нем душа. Но исцелить ее - не в ее силах.
- Вы сами постоянно избегаете смерти, - в спокойном взгляде холод осенней воды и он тяжел словно камень. Вековой камень, который вот-вот может сорваться с обрыва в пропасть, сметая все на своем пути, - Значит ли это, что вы тоже обделены удачей? Есть то, что называется везением, а есть Судьба. Есть жизнь и смерть. Так кто же из них дарит нам второй шанс, когда мы возвращаемся из битвы живыми, Зараки-тайчо?

Бинты покрывают жилистый торс ровным белым слоем. Это похоже на первый выпавший снег. Унохана протягивает руку, доставая еще одно марлевое полотно и аккуратно разрезая его ножом на ровные полосы. Она промолчала - ее мотивы и ее мысли отличались от тех, с которыми говорил Зараки. Хотя было нечто общее - сожаление. О том, что суд Сообщества Душ слишком скор на расправу. Но это и правильно - виновные должны существовать, а чем дольше идет дознание, тем больше сомнений, тем меньше ответов, и в итоге настоящий преступник может уйти безнаказанным.
- Они выполняют свои обязанности, - говорит Рецу тихо. Она тоже просто выполнит свою обязанность - спасет жизнь а потом... все решит Судьба, которая играет по своему и мнение шинигами, людей, вайзардов и пустых ее не интересует.

- Все готово, Зараки-тайчо, - повязка аккуратна и чиста. От нее пахнет травами. А женщина поднимается со скамеечки и потирает косточки костей запястья, поддергивая рукава и пряча в них ладони. Синий взгляд лучится доброжелательностью и теплом. Кто сказал, что маска должны быть холодной и бесстрастной? Кто сказал, что маска - это не искренние чувства?
- Я могу вам еще чем-нибудь помочь?

>начало игры.

Он выдал себя одним движением. А так бы, пожалуй, и нельзя было слету сказать, кто зашел сюда, в пустующее помещение. Со спины его можно было спутать с кем угодно, хотя особо внимательный шинигами сразу заподозрил бы неладное в том, что кто-то вошел в комнату задом вперед. Сутулая фигурка со сжатой в плечи шеей и пальцами руки, запущенными в слегка спутанные на затылке волосы: извинялся перед кем-то, торопливо задвигая перед собой дверь и до последнего при этом произнося извинения в уменьшающуюся щель. Когда, наконец, это закончилось, вошедший повернулся к двери спиной, слегка к ней прислонился и с досадой вытянул перед собой небольшой поднос с пустой чашкой.
Да, когда-то в ней был чай. Ароматный и горячий, специально приготовленный для обожаемого капитана. Зная, как долго порой приходиться ждать, пока капитан освободиться от важных дел и уделит минутку ему, он не жалел кипятка. А теперь этот кипяток остался у кого-то на штанине. «До чего неудобно вышло. Та-ак неудобно.» - думалось ему, и, под досадливые раздумья, как-то сама по себе тянулась свободная рука к затылку.
Ханатаро, да. Конечно, это был он. О его неудачливости уже чуть ли не ходили слухи. Он и сам уже привыкал к этому, но все забывал перед каким-то ответственным делом продумать все свои действия, чтобы случайно не доставить кому-то неприятности. И сейчас, когда его визит сюда был бесполезен, он все же решил осмотреть все места для больных: может, он сможет помочь кому-то, вдруг дежурного здесь не было. Ханатаро осторожно, не создавая лишнего шума, поставил поднос на столик и, как будто стремясь даже здесь занимать как можно меньше места и не привлекать внимания, сжав в ладони кисть руки, тихонько, почти на цыпочках стал обходить пустые постели. Действительно, в последнее время это помещение не пользовалось «популярностью», да и все шинигами из его отряда, скорее всего, отдыхали при свободной минуте где-то в другом месте. Обход не принес нужного результата; расстроившись, Ханатаро собрался было уходить, но вдруг заприметил на одной отдаленной постели бугор, прикрытый сверху простыней, отдаленно напоминавший человека. «Как? Я не увидел его раньше?» Он подошел к ней и, не видя лица спящего, вытянул над ним руку, как бы пытаясь почувствовать рейацу. Что-то тут же зашевелилось, рука спящего резко ухватила руку Ханатаро, и, прежде чем Ханатаро испустил в испуге крик, раздался знакомый с хрипицой смех.
- Кано-са-ан, все Ваши шуточки! – сжимая в наигранной обиде кулачки, прокричал Ханатаро, после того, конечно, как вдоволь накричался с испуга. Кано, без зазрения совести, от души хохотавший над ним, явно жалел только об одном – что его шутку не оценит никто из окружающих. Кано не был офицером, простой рядовой, однако Ханатаро, из опаски потерять его расположение, все же обращался к нему «сан». С виду он был как будто не совсем трезвым, его зеленая сумка как-то странно болталась на поясе, когда он лениво поднимался и проходил к дивану.
«Эй, Хана, расскажи-ка мне, от чего у тебя руки растут непонятно от…» - «съедая» конец фразы, небрежно спрашивал он, глядя на него через плечо и потряхивая перед своим лицо пустой чашкой.
- Кто знает, Кано-сан, - словно защищаясь, выставлял руки перед лицом Ханатаро и, не смотря на то, что такой грубый тон стерпел бы не каждый, он все равно улыбался, смеясь, по сути, над самим же собой.
С каких пор Кано стал называть его вот так? Хана. «Не обратил внимание. Всего раз случайно назвал, а я не возражал, значит.» - с грустью подумывал он, невольно отражая грусть и на секунду назад веселом, улыбающемся лице. «Так называл меня Гандзю-сан. Вот я и рад был услышать это снова». Вспомнив Гандзю, он невольно потянул за этим воспоминанием еще много других. И, как это обычно и заканчивалось, вспоминал и про Рукию-сан. Ни дня, должно быть, не проходило без того, чтобы не вспомнить о ней.
- Рукия-сан, - тихо произнес он. Услышав это имя, Кано резко изменился в лице и с раздражением похлопал себя по уху, словно выбивая оттуда нечто назойливое. «Снова ты о ней. Жалкое зрелище» - после этих слов он вышел, ничего не добавив.
- Кано-сан! – машинально бросился за ним Ханатаро, привстав и порываясь, но с хлопком двери он снова усадил себя, сложив сжатые в кулаках руки на колени. Что поделаешь, Кучики Рукия никак не выходила из его головы. Он скучал по временам, когда мог говорить с ней; прошло много времени. Сможет ли он хоть раз увидеть ее еще раз так близко? – вот, пожалуй, что его так занимало.
А теперь оставалось лишь только терпеливо ждать капитана Унохану. Вернее, уповать на то, что она случайно окажется здесь. Неплохо было бы узнать о последних новостях в Обществе Душ, да и вдруг появилась какая-нибудь работа. «Хорошо бы» - чуть воспрянув духом, улыбнулся Ханатаро.

Если и оставалось о чем думать, то хотя бы о том, зачем, собственно, ему нужно сейчас дожидаться капитана? Кому вообще понадобится помощь Ямады? Если подумать, первый человек, к которому обратиться за помощью тайчо – Исанэ. Ханатаро восхищался ею также, как и любой сильной, волевой личностью, к тому же Исанэ-фукутайчо более чем кто либо близка к капитану. Между ними словно существовала особенная связь; решения, принимаемые капитаном, всегда принимались Исанэ, ее участие и неравнодушие всегда приносили пользу. Не будучи уверенным в том, что в других отрядах отношения между капитаном и лейтенантом как-то отличаются, Ханатаро все равно воодушевлялся только их примером. И это тоже абсолютно очевидно и естественно.
Он попробовал еще раз подумать о Рукии-сан, хотя и чувствовал, что с уходом сэмпая эти мысли опустошались, снова становились бесцветными – уровень простых представлений, даже не мечта. По-настоящему в живую, яркую мечту эти мысли превращались тогда, когда он мог произнести имя девушки при ком-то, кому можно было хоть от части доверять. Авось, потянется вопрос за вопросом о том, как Ханатаро познакомился с ней, что их связывает, кто из себя эта аристократка, и правду ли говорят, что они не считаются с простыми шинигами. С каким бы воодушевлением Ямада стал рассказывать о том, как все на самом деле, безжалостно разрушая эти глупые представления, как нечто оскорбляющее, недостойное Руки-сан. Так много времени прошло, он так и не смог никому ничего рассказать, никого переубедить. Просто потому что не представилось случая.
А ведь он все еще верил.
Ханатаро тянулся к этому образу, как к лучам солнца. На мгновение рука его замерла перед глазами, потом, словно обессилив, опустилась на грудь. Ханатаро ухватился за косоде, с лишним усилием сжав ткань одежды пальцами, нелепо приоткрыл губы, закидывая голову назад.
В таком положении его чуть не застал капитан. Ямада очень расторопно изменил положение головы и рук, еще не убедившись толком в том, кто зашел. Рейацу капитана он мог почувствовать и раньше, но почему он имел привычку быть порой таким беспечным? Даже в мире своих грез нужно оставаться бдительным. Преподавала ли Унохана-тайчо ему этот урок? Должно быть, это всего лишь еще одна очевидность.
- У-унохана-тайчо! – с особым волнением и вдохновением произнес он, поднимаясь и на ходу укладывая руки на коленях в почтительном поклоне. Его высоко поднимающиеся ступни приглушенно забарабанили по полу, пока он особенно оживленно оббегал всю мебель. Какое-то время он стоял, наклонив голову, переводя дух. Что его могло утомить так скоро? Может быть, чисто на эмоциях, с помощью которых ему хотелось выразить и радость, и уважение, готовность, желание быть полезным даже в самом незначительном деле. Выпрямившись, и уже вслушиваясь в голос капитана, Ханатаро вслепую поправлял вспотевшими ладонями кимоно – в том месте (и рядом с ним), которое было смято после известных раздумий. Если бы он мог хоть на секунду, брезгуя своим уважением, отвести свой взгляд от глаз тайчо, он бы взглянул на результат своей работы, и убедился бы, что, по сути, лучше от этого не стало.
Не могло идти никакой речи об отказе. Не до конца сознавая всю возможную ответственность того дела, в котором он мог оказать капитану помощь, он уже был согласен.
- Да, - воодушевленно, почти торжественно произнес он, покорно следуя за капитаном. Очень быстро, на удивление организованно, он проверил наличие своей сумки, ее содержимого, для чего-то подтянул повыше ничуть за все время не сползший вниз пояс. Ямада ничуть не отставал, только выдерживал нужное расстояние. В душе он ликовал, когда двое шинигами увидели его, следующего за капитаном. Он не знал их, она не знали его, но его переполняла такая радость, словно он доказал свою небесполезность кому-то, на кого сам равнялся.
Еще он досадовал на себя за то, что не поинтересовался самочувствием капитана, хотя… Стоило ли пытаться тянуться до таких высот? Сейчас капитана и подчиненного связывала одна лишь работа, возможно, важная и серьезная. Так и должно быть. Наверное. Каждый ли офицер осмелится задать вопрос в таком духе? «И я ничем не отличаюсь от них. Даже сейчас.»

>Штаб-квартира 4-го отряда