Гордостью древнего клана Кидзоку были его Химе-гяру.
Принцессы-куклы…
Каждая девочка, рожденная в этом клане, до своего совершеннолетия носила имя Гяру. Каждая из них становилась воином. Стремительным, ловким, беспощадным и… прекрасным. Много столетий эта традиция приносила славу древней семье. Девочек обучали как воинскому искусству, так и всем умениям, необходимым девушкам аристократической семьи. 
Любая из них была совершенством. Каждая была принцессой. Утонченной, хрупкой, нежной. От которой никто бы не ожидал смертельного выпада. И в каждой из этих прекрасных смертельных кукол заключался дух клана. Слава и честь клана. 
Но время течет даже в мире мертвых. И со временем даже самые крохотные и незначительные отступления от правил и древних устоев наносят непоправимые раны традициям, извращают и меняют их едва ли не в самом корне.
И пришел день, когда химе-гяру перестали быть такими, какими они были изначально. Принцесса-кукла перестала быть смертельно опасной. Она стала просто принцессой. И просто куклой. И хотя девочки этого клана по-прежнему любили называть себя химе-гяру, смысл в это слово вкладывался уже совершенно другой. 
И только старая, словно мох на деревьях, Ясухоши хмуро смотрела на увядшую и оскверненную славу великого клана. Она была единственной, кто сохранил в себе истинную химе-гяру. Ясухоши сидела на крыльце дома и думала о прошлом. Она пыталась уловить тот момент, когда всё стало меняться. Вспомнить, почувствовать тот слабый ветерок, превратившийся со временем в непреодолимый вихрь, который и заставил клан Кидзоку изменить свой путь. Что стало причиной? Какие мысли, чувства и решения влияли на это постепенное духовное опустошение и на эту моральную деградацию?
Быть может, это была чья-то роковая ошибка… А может быть, невнимательность или равнодушие.
Почему девочки, носящие имя Кидзоку, не знают теперь, где у катаны острый край? И почему никого, кроме нее, Ясухоши, это не тревожит? Или, может быть, она просто очень стара? Так стара, что помнит зарю и молодость клана? Помнит его славных воительниц, нежных и утонченных японских кукол?
Однажды Ясухоши поняла, что скоро умрет. И тогда впервые за много лет она поднялась со своего теплого солнечного крыльца и встала перед главой клана Кидзоку. И взгляд ее был так решителен, и было в нем столько сверкающей, неожиданно и пугающе острой стали, что тот мальчишка, что называл себя Главой, мог только кивать в ответ на ее слова и послушно повторять: «Да, бабушка Ясухоши».
Но, по правде говоря, просила она не так много. Всего лишь – последнюю ученицу.
Ей дали маленькую Икасу почти младенцем. Непонятное дитя, в мире мертвых рожденное мертвым. Она никогда не кричала. Никогда не плакала. И никогда не жаловалась. А меч, из ниоткуда появившийся в ее колыбельке на второй день ее жизни, и до смерти испугавший всю семью, заставил Ясухоши поверить в то, что ее выбор уже сделан. И сделан верно. Сама судьба подавала сейчас знаки. Один понятнее другого. И тогда старая химе-гяру забрала младенца и стала растить и воспитывать ее так, как воспитывали наследных принцесс клана. Она отдавала себя ребенку всю, до последней капли. И с каждым днем Ясухоши чувствовала, как ее сила и ее дух переходят в маленькую девочку. А Икасу с каждым годом расцветала все ярче и превращалась в настоящую химе-гяру.
Только о мече Ясухоши молчала. Икасу почти не расставалась с ним, и считала его подарком бабушки Ясухоши. И она не посмела разубеждать девочку. Ясухоши просто не знала, что сказать и как объяснить это.
Сорок два года прошло со дня рождения Икасу. Наставница каждый раз любовалась своей девочкой, понимая, что сама судьба помогает им во всем. Словно бы сам древний клан Кидзоку поднял громадную усталую голову от земли и в последнем порыве и в последней отчаянной попытке спасти свою честь и славу, вдохнул в эту девочку всю силу и всю твердость духа, неиспользованную за много сотен лет. Презираемую, забытую своими хозяйками. И с такой внимательностью собранную до последней мелкой крохи, оформленную и украшенную старой воительницей.
А Икасу словно была рождена для того, чтобы стать идеальной химе-гяру. Она, как губка, впитывала в себя каждое слово, каждый жест Ясухоши. С самого детства она с упорством и отрешенностью, странным и порой жутковатым для такой маленькой девочки, тренировала каждое движение, каждый жест, каждый поворот тела. До тех пор, пока Ясухоши не признавала его идеальным.
Иногда наставница замирала, пораженная этой безмолвной, бездонной застывшей в покое силе. Эта сила была похожа на океан перед бурей и на грозовое небо, сплошь обложенное тяжелыми свинцовыми тучами. И в последние моменты перед грозой все это остается неподвижным. Птицы затихают в страхе перед стихией. И ветер опадает на землю. И воздух становится тяжелым и душным. Все живое едва дышит и с замиранием сердца ждет…
Ясухоши так и не осмелилась потревожить эту страшную силу, покоящуюся в глубине души Икасу. Она знала, что это не совсем обычный ребенок. Эта девочка была последней из рода. Не по крови, а по духу. И в ней воплотилось все то, что представлял из себя клан в момент своего расцвета. В годы своей ослепительной зари. Она была последней. Она была символом духовной силы клана.
Ясухоши учила свою девочку по древнейшим канонам химе-гяру, которые много брали от Бусидо и правил женщин-самураев. Ясухоши, зажмурившись от теплого солнца и слушая, как шуршит песок под ногами ее ученицы, замозабвенно тренирующей связку с двумя мечами, вспоминала недавние уроки.
……Целомудренность химе-гяру была настолько важна, что ценилась выше жизни. Однажды, принцессу-куклу захватили в плен и, понимая опасность насилия со стороны грубой солдатни, она пустилась на хитрость и заявила, что подчинится им, если они сначала позволят ей написать письмо своей сестре. Дописав письмо она внезапно бросилась на ближайшего из солдат, выхватила у него оружие и заколола себя, спасая таким образом честь. В письме оказались строки прощальных стихов:
«На небосклоне юная луна,
Из опасения, что блеск ее затмят,
Бегущие из темноты к ней облака,
Стремительно бежит»……
……Но сказать, что стойкость духа была единственным достоинством химе-гяру, было бы неверно. Далеко неверно! Они должны были быть мастерицами во многих изящных искусствах. Например, в музыке, танцах, в стихосложении. Женщины оставили заметный след в японской художественной литературе, ими написано немало прекрасных стихов. Искусство танца изучалось, чтобы научиться изяществу женских движений и перемещений. Умение играть на музыкальных инструментах и пение были необходимы, чтобы помочь отдохнуть и расслабиться утомленным после службы отцам и мужьям. Поэтому мастерством в музыке считалось не только виртуозная техника музицирования, но также и навыки в психологии. В нежной мелодии сердце человека находит утешение, но безупречная гармония звука не достижима, если в ней не участвует душа музыканта, пребывающего в гармонии с собой. Можно сказать, что в этом, как и во всем другом обучении юных химе-гяру преобладала важная цель – научиться, занимаясь каким-либо в жизни делом, делать его старательно и от всей души. Музыка и танцы должны были смягчать суровый характер воительниц, привнося в их жизнь чувство красоты и изящества, отвлекая от суеты повседневной жизни, и связанным с этим чувством раздражительности. Умение петь и танцевать химе-гяру не предназначалось для выступлений на публике. Это было чисто домашним занятием, и если некоторые из них и прославились своим мастерством, то происходило это в связи с ритуалом гостеприимства в доме. Искусство ведения домашнего хозяйства требовало от принцесс-кукол его тщательного изучения. Можно сказать, что идеальный характер химе-гяру должен был сочетать в себе боевой дух с миролюбием……
Но на сорок втором году жизни Икасу срок жизни, отмеренный Ясухоши, наконец, подошел. И величайшая из принцесс-кукол покинула мир. А Икасу, по привычке истязая мечом гляняный манекен, всё думала и думала. Она стала изгоем в своем клане. Уродцем в семье, забывшей свои традиции. Отголоском прошлого. Капризом мертвой принцессы-куклы.
И уже ночью, не чувствуя тела от усталости, сжимая в руке теплую рукоять своего меча, Икасу впервые в жизни рыдала. Молча, страшно и безысходно. Давя в себя свое горе и отчаяние. Она осталась совсем одна. Одиночество рвало ее душу и наливалось внутри холодным тяжелым комом, обещая стать тяжелой ношей в предстоящей жизни этой девочки.
Через несколько дней глава клана объявил ей, что она отдана на обучение в Академию Шинигами.
Икасу коротко поклонилась, покорно принимая свою судьбу. И, не вымолвив ни слова, вышла прочь.
Когда она, собрав свой немногочисленный скарб и привесив к поясу меч, уходила из родного дома, в спину ей хихикали и шептались ее многочисленные сестры, которые так любили называть себя Химе-Гяру. Они много лет подряд посмеивались и шутили меж собой над странной, молчаливой и такой занятой своим мечом сестричкой, что уже давным-давно привыкли считать ее не человеком, а удивительным зверьком, который отчего-то живет с ними в одном доме и носит их фамилию. Но трогать ее, задевать или даже разговаривать с ней было строго запрещено самим главой клана. И потому на нее только смотрели издали.
А теперь в спину ей все так же остро вонзались взгляды, так же недостаточно тихо отпускались шутки и предположения.
Клан провожал последнюю из рода.
Клан извергнул чужого уродца.
Кидзоку не нужны были больше принцессы-куклы.
Академия стала для Икасу тем местом, где она не была чем-то совершенно необычным. Первое время, стараясь справиться со своей утратой, девушка почти совсем не раскрывала рта. И только продолжала с остервенением терзать учебным мечом деревянную колоду, и ни один рассвет не прошел без ее мягкого, стремительного и смертельно опасного танца с бабушкиным подарком.
Но кроме занятий с оружием Икасу строго выполняла все прочие задания и тренировки, установленные для нее бабушкой Ясухоши. Икасу поражала всех своей упорностью и погруженностью в работу. Она была одной из лучших учениц на курсе. И в то же время успевала тренировать собственные навыки. Начиная от вышивания и танцев, и заканчивая несколькими тренировками с различным оружием.
Примерно через год на рассвете Икасу обнаружила на своем тренировочном месте двух учеников-однокурсников. Они ни о чем не просили ее, а просто встали при ее появлении, коротко поклонились и встали рядом. Они старались повторять ее движения, путались, ошибались, но каждый раз молча возвращались в исходную позицию и начинали все сначала. Через два года Икасу имела спутников и последователей почти на каждом своем занятии по самосовершенствованию. И тогда же она не выдержала и в первый раз заговорила с человеком по собственному желанию – ей почему-то очень захотелось поправить движение одного из своих первых «учеников». И он был очень рад, что Икасу наконец-то обратила на него внимание.
С того дня Икасу стала таять. Она стала разговаривать сначала только с Шинго и Томасу Буро – двумя братьями-близнецами. Теми, которые решили первыми следовать за Икасу на ее пути самосовершенствования. А потом появились новые люди, юноши и девушки – молодые, веселые, отчаянные, яростные, добрые и робкие. Очень разные. И каждый был человеком и каждый был целым миром. И химе-гяру вдруг поняла, что она в своей стихии. Она среди людей, которые не считают ее чужой.
Шесть лет пролетели незаметно. За это время Кидзоку Икасу стала символом дьявольского упорства и беспощадного терпения. Она никогда не бросала дело незавершенным. И всегда относилась к любому аспекту жизни со всем возможным старанием и тщательностью.
Благодаря тому, что многие ученики считали ее сильной и подражали ей, ее курс закончил академию с гораздо более высоким средним балом успеваемости, чем во все годы существования Академии.
