Он терялась и забывала слова, в ее памяти, словно в сломанной мозаике было так много белых пробелов. Она буквально видела, закрывая глаза, пытаясь вспомнить, ровные выемки и полукружья их краев. Иногда, казалось, что она помнит, иногда - все становилось на свои места, и тогда приходила боль. Разрывающая, отчаянная, с осознанием всего, а потом снова становилось темно и только белые пустые в памяти окошки с ровными краями. Интересно, даже если она когда-нибудь найдет потерянные кусочки, сможет ли она поставить их правильно, каждый на свое место? Хватить ли в ней сил. А еще, иногда ей снились сны - яркие, красивые и живые. В этих снах было голубое небо и теплое солнце, оранжевые бумажные самолетики, чьи-то добрые карие глаза, чьи-то звонкие голоса и сильные руки. Они учили быть такими же сильными, они учили смеяться. В этих снах... А может быть, это были не сны?.. Может быть, это и были ты самые, маленькие, потерянные кусочки...
Глаза напротив нее спокойны и так же пусты как всегда. Без скорбных полосок, разделивших лицо на три части, ее тюремщик кажется каким-то усталым. Если присмотреться, можно заметить легкую сети морщинок в уголках глаз, легкую синеву на нижнем веке, а складка губ все так же высокомерна. Она уже видела, как шинигами носят гикай, но в отношении арранкаров это не укладывалось в ее голове. Это тело - оно живое? Оно такое же как у нее? Из чего сделана эта кожа и что гонит сердце по этим венам? Сердце? Но у Пустых ведь его нет. Под ним, под этой оболочкой, все такой же Пустой, и это именно он сейчас смотрит на нее своими равнодушными глазами, цвета драгоценных изумрудов. Какие страшные глаза... Она видела в ювелирном магазине сережки с изумрудами. Они жили и переливались в лампах витрин, но его глаза всегда оставались непроницаемо-холодными. Иноуэ сглотнула - с успокоением вернулся привычный ужас. Она знала, что ей ничего не сделают, но это не мешало ей бояться приставленного к ней Эспаду. Панически, безотчетно, в самом своем подсознании. Она каждый раз думала, что привыкла к нему, каждый раз тянулась и радовалась, как единственному существу с которым могла говорить, но стоило ей взглянуть в эти мертвые глаза... Пальцы снова дрогнули, в неосознанном порыве разжаться - ответ был более чем конкретным - не лезть не в свое дело. Но реакция как всегда оказалась запоздалой - плечо сдавило так, что она вскрикнула, а из глаз выступили слезы, пол потерялся под коленями, а когда она оказалась на ногах - больно стукнулась боком и вторым плечом о стенку, когда потеряла равновесие и чуть снова не сползла на пол. Губы изогнуло - обида, сдерживаемые слезы, боль и полное равнодушие на лице напротив нее. Наивная девочка – то, что он теперь выглядел как человек не значило что внутри он перестал быть арранкаром.
- Мне вернуться в свою комнату? - голос сиплый, а слезы все-таки капаю, хоть она и из всех сил старается не плакать, не шмыгая при этом позорно носом. Появление Вивы она заметила самой последней, но явление фрассиона Кватры ее мало порадовало. Появилась унылая мысль из разряда "ну вот, теперь их двое", сменившаяся почти радостной от того, что ее оставят в покое, за которой последовала совсем уж отчаянное желание не оставаться сейчас одной. Иноуэ держась за стенку, приняла горизонтальное положение. Нет, девушка-арранкар ей нравилась, она ее не обижала, ее можно было не опасаться, но и приятным собеседником назвать ее было тоже нельзя. В конце-то концов, не могла же она жаловаться фрассиону на его хозяина?! Орихимэ тяжело вздохнула - жизнь радужней все не становилась...