В люстре, которая висела в гостиной, моргала лампочка. От этого казалось, что под красивым красным абажуром висит не электрическая груша, а живет рой светлячков. Важно надуваются толстые брюшки, и комната наполняется неярким приятным светом. Потом светлячки устают и делают передышку и свет гаснет. И так по новой.

Под абажуром стояла, сосредоточенно натирая тарелки симпатичная рыжая девушка. Она расставляла приборы уже в который раз, поворачивая то так, то этак и приговаривая про себя:

- Груша-груша, нельзя скушать... Что за груша? Кто такая? Интересно, а светлячки едят груши? Они сладкие... Интересно, а Кейго любит груши?..

На белом фарфоре грушевый узор, вилки и ножи с забавными мордочками неведомых зверят, смешными грибочками вышито полотенце и скатерть. Старые, бабушкины. Брат говорил, что бабка была очень хорошей белошвейкой и вышивала господам на заказ рубашки и сорочки. Иноуэ поворачивает голову и смотрит сколько времени осталось до прихода гостей по старинным часам с маятником. Медные диски ходят туда-сюда, токи-доки, токи-доки. Часы тоже старые - бабушка их взяла из сгоревшей усадьбы. Дом сожгли, люди уехали, а часы остались стоять в кладовке. Бабушка часто рассказывала истории о старой России, когда она еще была империей, а не Союзом, когда у власти были цари. Бабушка рассказывала, как она совсем маленькой девочкой прислуживала барыне, как укладывала волосы в высокие прически, какими красивыми были девушки из знатных семей в своих воздушных платьях, как легко они кружились по паркетному полу под красивую музыку. Бабушка говорила, что тогда и паркет был другим, и даже шторки. Рассказывала о том, какими чистыми были мостовые и как трактирщики выставляли на белоснежные скатерти начищенные медные самовары, о конных упряжках и церковных праздниках. Это было похоже на сказку - у Иноуэ была такая книжка с зарубежными историями. Там девочка по имени Золушка тоже попала на бал в красивом платье, а потом стала принцессой. Наверное ее бабушка тоже была Золушкой, иначе как бы она попала на бал? Но когда Иноуэ говорила об этом, бабушка смеялась и называла девочку "ты моя принцесса". Иноуэ никогда не говорила брату, а бабушка продолжала рассказывать. И это было так интересно. Иноуэ знала, что тогда простым людям жилось очень плохо - все деньги были у знати, а крестьяне голодали, не было больниц, не было школ.  Но смотря на старые дворцы, на церкви и памятники, читая Пушкина, почему-то не верилось, что те люди в красивых одеждах были по-настоящему плохими и желали кому-то зла. Но девушка никому не говорила своих мыслей.

Качаются медные пластинки, возвращая в памяти старые истории. Почти семь вечера. Скоро объявят комендантский час, и придется гасить свет. Упорхнут светлячки, перестанет светиться электрическая груша. Хоть бы сегодня обошлось без бомбежки...  В Штабе ее считали слишком наивной - девочка, увязавшаяся за братом-полковником на войну, мимоза из теплицы. Она помогала всем, чем могла, старалась, не спала ночами, практически переселившись в штаб - грушевые тарелки увидели свою хозяйку впервые за долгое-долгое время. Она была так рада оказаться полезной и никогда не жаловалась, с неожиданным упрямством доводя до конца все, за что взялась и не разрешая себе помогать.

Последний раз звякают тарелки, а Иноуэ мнет в руках полотенце. Чем ближе к семи, тем алее щеки. Какая же она... за окном война, погибают люди, поднимая к плечам ружья, месят грязь танки, а она умудрилась влюбиться. Это было неожиданно - молодой офицер, появившийся в Штабе. Он выписался из госпиталя, но не ушел снова на фронт, а остался. Он был веселый, всегда шутил и улыбался. Как-то на столе перед Иноуэ появилась большая желтая южная груша, и чей-то голос посоветовал ей не хмуриться так. Так они и ознакомились. Смешинки в карих глазах и открытая улыбка запали в душу. И вот… вот... сегодня у них увольнительное, и Кейго придет на ужин. Орихимэ вздыхает и берет со стола тарелку, внимательно рассматривая свое отражение в фарфоре. С гладкой поверхности на нее смотрит рыжее непонятное пятно.

Звонок в дверь резкий и неожиданный - Иноуэ чуть не выронила тарелку, а потом поспешно встала, комкая полотенце и со всех ног бросилась открывать дверь.

Тикали старыми ходиками часы на стенке.

Сильно билось в груди ее сердце.

Токи-доки. Токи-доки. Токи-доки.

Поворачивая ключ в замочной скважине, Иноуэ думала о том, что сердца людей тоже закрыты на замочки. Сердце - это самое важное, самое дорогое и искреннее что есть у людей, сердце так легко ранить, ведь оно беззащитно. Поэтому люди закрывают свои сердца на замочки, прячут их за толстыми дверями. Называют эти двери правилами, принципами, гордостью. Но на само деле, они просто бояться за свои сердца, бояться что-то кто-то случайно или нарочно сможет поранить их. Люди закрывают свои сердца не потому что жестоки и равнодушны, а потому, что хотят защитить то, что важно для них.
Но закрывая свое сердце на замок и пряча от него ключ, люди все равно хотят понять друг друга. Они осторожно подсматривают в замочные скважины, надеясь увидеть за закрытой дверью То Само, сокровенное и настоящее. Они подбирают ключи и делают отмычки, они стучаться в двери в надежде, что им откроют. И если это случается, открывают свое сердце в ответ. Сжимаемая в теплых объятьях, Иноуэ думала о том, что сейчас отчаянно стучаться в ее сердце. И она доверчиво, сжимая пальцами ткань шинели на чужих плечах и вдыхая горький запах осенних улиц, приоткрыла дверь в свое сердце, осторожно постучавшись в ответ.

Тук-тук, кто-кто в теремочке живет? Кто-кто в невысоком живет?

Беспомощно она смотрела на то, как Кейго раздевается, сбрасывая с плеч шинель, как приглаживает волосы, на его открытую, обезоруживающую улыбку. Сердце стучало так сильно, словно решило выпрыгнуть из груди, так громко, что она боялась, что Кейго услышит. Мысли прыгали как перепуганные кролики, увидев лису. Сначала она не успела поздороваться, слишком взволнованная чтобы выдавить из себя хоть слово. Потом смешалась и не ответила на вопрос про запах с кухни, потому что совсем забыла, что же она так старательно готовила весь вечер. Потом... Потом Асано принялся целовать ей руки, словно она, и правда, принцесса из сказки или красивая, благородная барышня из старого романа. Пылали щеки в огне, и огнем полыхнуло перед глазами, окутывая запахом дыма, сырой земли, дождя и горечью.
- Ой... - руки держали настоящий осенний костер. Многоцветье трав, золото листвы - кусочек осени в душной квартире. Это почему-то привело в чувство. Сразу стало стыдно за свое поведение. Девушка светло и немного виновато улыбнулась и подняла "букет" повыше.

- Как красиво! Словно костер из парка привезли. Ой, - она прикрыла рот ладошкой и развернувшись на каблучках вихрем полетела в комнаты, - Вы так удивили меня, товарищ Асано, что я даже забыла сказать вам "добрый вечер!", или спросить "как дела?" - теперь вы наверняка завтра будете рассказывать брату, какая я невежда и плохая хозяйка, раз держу гостя на пороге... Пожалуйста, не говорите Соре? У него и так полно забот, и без его непутевой сестры.

Улыбка светиться на ее губах, словно лампочка со светлячками - то разгорается ярче, то потухает, и снова начинает светиться. Она ставит букет в старую глиняную вазу, а вазу - на буфет.
- Проходите, товарищ Асано к столу. Я сейчас принесу ужин. Он скромный, а еще я не уверена понравиться ли вам моя стряпня, - она поправляет в последний раз букет и идет на кухню, думая о листьях в вазе. Сухие листья красивей пышных и важных лилий или помпезных гордых роз. Они так же искренни, как закрытые на замок сердца, они так же горьки, как война. Они не умрут на следующий день, а будут стоять долго, напоминать. Сухие листья похожи на людей - их треплет на ветру, но они из последних сил цепляются за родной ствол, а когда опадают, то делаю это для того, чтобы укрыть собой корни, чтобы было тепло, чтобы дерево не погибло и пережило зиму, дав жизнь новым листьям. Жизнь одного листика незначительна и незаметна, но когда их много... Они выиграют эту войну, они смогут защитить свое родное дерево. Они должны это сделать.